Василий Аксенов - Мой дедушка — памятник
Разобраться в этой системе непривычному человеку чрезвычайно трудно.
Проколесив битый час по наполненным людьми и машинами улочкам района Синдзюко, Рикошетников и Стратофонтов потеряли надежду найти консульство нужной им республики.
Полицейские и прохожие, услышав название «Большие Эмпиреи и Карбункл», почему-то начинали безумно хохотать и так слабели от смеха, что толку добиться было трудно.
Рикошетников махнул было уже рукой, как вдруг припавший к ветровому стеклу Геннадий воскликнул:
— Остановитесь, Николай Ефимович!
Рикошетников резко затормозил. Перед ним был ничем не примечательный двухэтажный домик в четыре окна, от тротуара до крыши покрытый светящимися и несветящимися вывесками. Вывески гласили:
Уроки игры на скрипке!
Европейская, японская, окинавская и индийская кухня!
Филателист, стой! Здесь самые редкие марки!
Секреты вечной молодости!
Гадаем по руке!
Бокс, дзю-до, каратэ!
Сувениры на любой вкус!
Продажа кактусов, раковин и камней!
Певчие птицы и меха!
Парижская косметика, лондонские запонки, носки из Чикаго!
Подводные зажигалки и инфракрасные очки!
А между гирляндой чикагских носков и чучелом филина на освещенной витрине этого обычного токийского домика помещалась маленькая, с почтовую открытку, эмалированная табличка:
Консульство Республики Большие Эмпиреи и Карбункл.
Рикошетников и Геннадий вошли в дом и оказались в небольшом зальчике, стены которого были увешаны самурайскими мечами, масками театра «НО», панцирями гигантских черепах, челюстями и мослами непонятных животных. Полки были заставлены старинными фолиантами с медными застежками, банками с маринованными чудищами, кактусами, раковинами и камнями. В конце зальчика обнаруживалась стойка и четыре высоких стула перед ней. Большой телевизор соседствовал со старинным граммофоном.
За стойкой стоял, широко улыбаясь, тощий высокий старик неопределенной национальности в белой куртке и белой шапочке.
— Гуд ивнинг, — сказали друзья.
Несколько секунд старик не двигался, потом, с видимым усилием оборвав свою затянувшуюся улыбку, быстро зашевелился и заговорил:
— Добрый вечер, господа! Прежде всего вам надо закусить, прежде всего закусить. Присаживайтесь, сэр! У мальчика голодный вид, сэр! Старый Старжен Фиц знает, чем угостить такого отличного карапуза!
Он жутко подмигнул Геннадию и снял крышки с нескольких кастрюлек, расположенных у него за стойкой. Пар, поднявшийся из кастрюли, был так аппетитен, что Геннадий даже забыл обидного до боли в сердце, до звона в ушах «карапуза».
Старик между тем, ловко орудуя разливной ложкой и деревянными палочками «хаши», продолжал улыбаться. Вдоль всей стойки тянулась металлическая полоса электрической жаровни. Старик включил ее, смазал маслом в том участке, перед которым сидели гости, масло затрещало, старик бросил на жаровню какие-то коренья, что-то вроде грибов, слизистые комочки устриц, ломтики мяса; в черные фаянсовые пиалы старик налил супу, в маленькие блюдечки наложил какой-то зеленой пасты.
— Ручаюсь, господа, вам никогда не забыть кухни старого Старжена Фица! Почему бы юному джентльмену не отведать паштет из морского ежа? Сэр, отхлебните этого окинавского супа из каракатицы, и вы уже не оторветесь! Не желаете ли сырой рыбы сашими? Она так нежна, так нежна, так нежна, так нежна…
Старик, словно испорченная пластинка, запнулся на «так нежна» и повторял эти слова все тише и тише, а потом совсем затих и застыл с широкой безжизненной улыбкой на устах.
Проголодавшиеся друзья набросились на удивительную еду и даже забыли на какое-то время о цели своего прихода. Старик между тем вышел из оцепенения, пролез под стойкой в зал и заиграл на скрипке. Он подходил со скрипкой к гостям, склонялся то к мальчику, то к капитану, вкрадчиво и ласково шептал:
— Носки, галстуки, кактусы, шпильки, замки, открытки…
Не прерывая игры на скрипке, он несколько раз взмахнул над головами друзей самурайским мечом, дал холостую очередь из винтовки «М-14», показал несколько приемов дзюдо и ударил страшным свингом по чучелу медведя панды, скромно стоящему в углу зала. Потом он подсунул Геннадию альбом с «самыми редкими марками», схватил свободную от еды ладонь капитана и снова зашептал;
— Феноменальное сочетание физических и духовных качеств, сэр, приведет вас к триумфу! Все-таки, сэр, сохраняйте осторожность в первую неделю новолуния… Старый Старжен Фиц, сэр, лучший хиромант Юго-Восточной Азии, и если бы не интриги…
— Простите, мистер Старжен Фиц, — сказал Рикошетников, осторожно освобождая свою руку для собственных надобностей. — Мы пришли сюда только лишь для того, чтобы повидать консула Республики Большие Эмпиреи и Карбункл…
Старик вдруг отпрыгнул в сторону с криком «О-ле!» и, обращаясь к медведю панде, филину, маскам и маринованным чудовищам, торжествующе воскликнул;
— Слышали?
После этого он нырнул под стойку, скрылся за бамбуковой шторой и через минуту явился оттуда в совершенно уже новом обличии. Преисполненный достоинства дипломат в мундире, расшитом золотыми нитями, с высоким стоячим воротником, покровительственно и любезно смотрел на гостей. Лишь забытая на голове поварская шапочка напоминала о прежнем Старжене Фице. — К вашим услугам, господа, — сдержанно поклонился генеральный консул.
— Мы советские моряки, господин консул, — оправившись от первого ошеломления, пробормотал Рикошетников. — Я капитан научно-исследовательского судна «Алеша Попович», Николай Рикошетников, а это мой друг Геннадий Эдуардович Стратофонтов.
— Стратофонтов? — поднял правую бровь генеральный консул. — Не являетесь ли вы, сэр, одной из ветвей генеалогического древа национального героя нашей республики русского адмирала Страттофудо, памятник которому возвышается в столице нашей страны Оук-порте?
— Геннадий как раз является ветвью адмирала Стратофонтова, но отнюдь не Страттофудо, — сказал капитан.
Консул улыбнулся:
— Так жители нашей страны переиначили это славное имя на свой манер.
— Значит, мы увидим памятник моему предку? — воскликнул Геннадий. — Николай Ефимович, это потрясающе! Памятник моему дедушке!
— Вы собираетесь посетить Большие Эмпиреи? — осторожно спросил консул.
— Как раз по этому поводу мы и пришли к вам, сэр, — сказал Рикошетников. — «Алеша Попович» будет все лето исследовать шельф в районе архипелага и знаменитую впадину Яу. Мы хотели бы получить согласие вашего правительства на заходы в ваши порты и гавани.
— На вашем судне есть футбольная команда? — быстро спросил консул:
— Что-о? Футбольная команда? Да, разумеется, у нас есть футбольная команда…
— Тогда все в порядке. Футбол — это главная страсть нашей республики и президента. Вы получите право захода во все гавани Больших Эмпиреев.
— И Карбункла, — добавил Рикошетников.
— Во все гавани и порты Больших Эмпиреев, — повторил консул.
— Ну, конечно, и Карбункла? — весело спросил Рикошетников.
Мимолетная тучка проскользнула по лицу Старжена Фица.
— На Карбункле не играют в футбол, — сухо сказал он.
Рикошетников не обратил внимания на странный тон, каким были сказаны эти слова, извлек из своего портфеля судовые бумаги и приступил к обсуждению формальностей.
«Почему же на Карбункле не играют в футбол? — подумал Геннадий. — И почему консул помрачнел, когда сказал об этом?»
— Ну все в порядке, — сказал Рикошетников, закрывая свой портфель.
— Наконец-то можно снять проклятый мундир! — воскликнул Старжен Фиц. — Надеваю я его, господа, не чаще одного раза в десять лет, но все-таки терпеть не могу. Что вам приготовить, господа? Итальянскую пиццу, швейцарскую фондю, аргентинское асадо, индийский керри-райс или, может быть, русский борщ?
— Что вы хотите этим сказать? — воскликнул Геннадий.
Он побагровел и вытянулся как струнка.
— Просто повеяло воспоминаниями детства, — затараторил вдруг по-русски Старжен Фиц. — Как вы вошли, господа, так сразу пахнуло нашим русским привольем, березовым соком, борщом… Ведь я, господа, родился в Санкт-Петербурге и покинул его шестьдесят лет назад в вашем возрасте, милостивый государь, — Он почтительно поклонился Геннадию. — Судьба мотала меня по всему миру, господа, но об этом не будем. Единственная страна, где мне не довелось побывать, — это Республика Большие Эмпиреи и Карбункл… Всего доброго, господа, всего доброго, но прежде прошу оплатить счет. Ваш ужин, господа, стоил три тысячи иен, игра на скрипке четыреста пятьдесят иен, демонстрация приемов бокса и дзю-до пятнадцать иен. Извините, господа, я бы не взял с вас денег, но мое правительство не платит мне жалованье уже двадцать четыре года. Приходится изворачиваться, господа. Старость — не радость… Прежде старый Старжен Фиц зарабатывал на велогонках, сейчас соль в коленных суставах, господа…
